Андрей Сергеевич Боярышников сидел в кресле напротив двери и ждал.
Он ещё никогда в своей жизни никого не разыгрывал. Наверное, его пугало мнение других людей. А что же они скажут про него после этого? Что подумают? Ведь он был не какой-нибудь легкомысленный прыщ на теле общества. Он был профессор, доктор физико-математических наук – а это уже катило на какой-нибудь мозжечок в черепе этого общества, или гипоталамус. А какие шутки могут быть с серым веществом? Правильно: никаких. Но иногда его словно что-то подмывало сделать дурное, какую-нибудь глупость. И сегодня он не удержался.
Сославшись на приезд тещи, которую надо бы встретить, он ушел пораньше с работы. Супруги его, Натальи, не было дома. Она как раз то и поехала встречать свою маму на вокзал.
За два часа Андрей Сергеевич подготовился основательно. Невидимые нити (стащил последнюю разработку в своем НИИ). Крюк в потолке (остался от прежних хозяев квартиры). Специальный корсет с кольцами под нити – под рубашкой и не видно (стащил в НИИ). Бесшумная лебедка (стащил). Пульт от лебедки (тоже самое). За два часа он успел все установить, просунуть, высунуть, закрепить, завязать, заправить, проверить, подправить. И вот уже минут десять он сидел полностью подготовленным в кресле напротив двери и ждал. На журнальном столике слева от него лежал сборник рассказов Айзека Азимова.
Через одиннадцать минут и шесть секунд лязгнул замок. Послышались приглушенные голоса (дверь в кабинет профессора была закрыта). Кто-то зашаркал (Клавдия Петровна собственной персоной). Кто-то заржал (ее дочка, жена профессора). У Андрея Сергеевича засосало под ложечкой (наверняка от волнения) – но ненадолго. В предвкушении розыгрыша его сердце забилось чаще, хотелось быстрее подняться из ставшего липким кресла (адреналин – большая доза). Он громко закашлял.
Вскоре дверь в кабинет открылась, и показалось удивленное лицо жены.
- Ты дома? – Она зашла, в след за ней зашаркала ногами Клавдия Петровна. – Что-то случилось, дорогой?
- Да, Кися, случилось, - ответил «дорогой» и, невнятно ляпнув тещё о долгожданной радости её лицезрения, поднялся из кресла.
- Клавдия Петровна, Наташенька. Я больше не могу это скрывать от вас. Я боюсь… боюсь, что останусь один. – Андрей Сергеевич сбивчивым голосом упомянул о рассказе Азимова, в котором говорилось о человеке с возможностью левитировать, но каждый раз, когда об этом прознавали его близкие, друзья, коллеги – его начинали чураться; и, кажется, сейчас такая же проблема появилась у Боярышникова, и поэтому он тоже боится остаться один.
- Я могу летать, - тихо сказал он в довершение своего монолога и развел руки в стороны. Его тело медленно поднялось к потолку. Миниатюрный пульт в руке, беззвучная лебедка, сверхпрочные невидимые нити, – ничего не отказало. Розыгрыш удался. Изумление на лицах внизу было настоящим. «Сейчас кто-то из них закричит. Так должно быть. Вот. Сейчас».
Но никто не закричал. Наталья Боярышникова переглянулась со своей мамой, синхронно качнула с ней головой. А затем они, к ужасу висящего у потолка профессора, тоже поднялись в воздух.
- Котик, – замурлыкала, улыбнувшись Наталья. – Не думала, что ты такой же. Такой, как и мы.
Перекувыркнувшись в воздухе, Клавдия Петровна приняла горизонтальное положение и, подлетев к потолку, сделала круг по комнате. Вслед за ней, но только в другую сторону, полетела и жена профессора. Профессор молчал. Но ни ком в горле, ни сковавший сердце страх не помешали ему разглядеть появившийся из-под юбки жены кошачий хвост.
Они смеялись, кружили, свистели, улюлюкали и кричали ему:
- Ты такой же! Ты не одинок! Теперь тебе нечего бояться!..